У сакмарских казаков в семьях, где придерживались старых обычаев, наименования старших близких родственников несколько отличалось от общепринятых.
Бабушку, к примеру, называли бабаней, а старшего брата – браткой. Так я много лет в детстве звал своего старшего брата – Сашу. Я нередко вспоминаю далёкий 1956 год, летний вечер на станции Сакмарской, скорый поезд Москва-Ташкент, которым наша семья провожала своего старшего сына в столицу Узбекистана, поступать в Среднеазиатский государственный университет на исторический факультет. Уже много лет после его кончины в день 30 октября детские воспоминания чаще посещают меня в преддверии этой печальной для всей ветви нашего рода даты.
Желание брата учиться в престижном по тем временам вузе совпадало с таким же желанием родителей дать ему престижное образование. Поэтому, несмотря на трудности (после смерти Сталина прошло всего три года), они скопили средства, и наш Саша, не бывавший ранее нигде кроме Оренбурга, с деньгами, спрятанными в специально вшитый кармашек трусов, отправился в неизвестность.
Мои родители, прежде всего, отец видели в своём первенце надежду на восстановление высокого статуса Марковых, которым наши предки обладали в станице до революции и который мы потеряли после неё. К сожалению, первая попытка моего старшего брата не был удачным. Да и вряд ли он мог рассчитывать на успех, когда коренные жители зачислялись по конкурсу даже с тройками. Тем не менее, она стала первым шагом к вузовским дипломам всех детей Ивана Степановича и Ирины Феопентовны Марковых, а затем и их внуков.
В нашей семье существовала большая разница в возрасте между детьми, что особенно заметно на снимке, сделанном в сентябре 1958 года – в день проводов старшего брата в армию. Ему тогда было 19,5 лет, мне – 12, а младшему – всего 3 года. Сестра родилась через год после того события. Авторитет и влияние старшего брата не возник сам по себе. В то время грудных детей укладывали и убаюкивали в подвешенных к потолку люльках, называвшихся по-сакмарски «зыбками».
Занимались этим матери, бабушки и старшие дети. В нашей семье, девочек не было, поэтому такая миссия возлагалась на нас. Меня укачивал в зыбке под колыбельные песни старший брат, позже я занимался тем же самым со своим младшим. Старшие учили их ползать, ходить, гуляли во дворе и на улице. Конечно, не всегда этим хотелось заниматься, но в силу семейной дисциплины, возложенные обязанности, выполнялись добросовестно. Так рождалось чувство взаимной любви и привязанности друг к другу, Мама рассказывала, что, едва научившись говорить, я, увидев брата, радостно кричал: «Няня, няня»! Будучи сам ребёнком, он подолгу нянчился и возился со мной, и это крепко запечатлелось в моём детском сознании. Оно не изменилось и в более позднее время.
Я находился рядом с ним в играх на улице, походах с друзьями на речку, в лес и овраги. Колол ноги о степные колючки, терпел жару, отсутствие еды и питья. По зову брата мог пойти в огонь и в воду. Конечно, моя привязанность порой надоедала ему, особенно в старшем возрасте. А, если учесть, что характер в детстве у меня был далеко не подарок, то и перепадало от него, чаще всего по делу и не только на улице, но и дома. Правда, обращаться к родителям не имело смысла. Принцип: «старший брат, что второй отец», осуществлялся в семье не только на словах. Но даже если и доставалось от него, я никогда не обижался, зная, что он любит и заботится о преданном ему младшем брате. А убедиться в этом пришлось в шестилетнем возрасте во время одного из походов в лес.
Мы бродили почти целый день и страшно проголодались. Кто-то из старших ребят предложил пойти в сторону лесхоза, где могли быть люди, и группа отправились туда. Вскоре все увидели молодого мужчину, косившего сено. На нашу просьбу он отдал остававшийся в запасе хлеб, который разделили поровну части и раздали каждому. Проглотив свой кусочек, я стал смотреть на брата, держащего свою долю в руках. Тот, тоже хотел, есть, но постоял, подумал и протянул её мне. Этот поступок навсегда остался в памяти и стал знаковым моментом в отношении к старшему брату. Меня в то время мало интересовали ровесники и, потому, помимо родственников, его друзья, и после его кончины оставались самыми близкими людьми в Сакмаре. Этими друзьями были соседские ребята Тушканов Александр и Григорьев Николай.
Их воспитывали матери-вдовы, семьи жили довольно трудно, но в отличие от многих они выделялись уравновешенным и добрым характером. Их детские отношения, пережив юношеский возраст, армию, женитьбу, превратились со временем в крепкую мужскую дружбу, отличавшуюся верностью и преданностью друг другу. Лишь после смерти брата я узнал, что друзья в молодости решили своих первенцев-сыновей назвать Александрами. Только тогда стало мне понятно, почему их сыновья носят одно имя. Влияние старшего брата во многом определяло и выбор моих жизненных ориентиров.
Уже в 9-ом классе я точно знал, что после школы буду учиться там же, где и он, на историко-филологическом факультете Оренбургского пединститута. Брат способствовал этому в дни приёмных экзаменов, переживал и страховал от различных случайностей. Его пример, зачастую, становился мерилом, ниже которого я просто не имел права опускаться. Он окончил институт без единой «тройки» в зачётной книжке. Учиться хуже него было бы для меня неслыханным позором и перед ним, и перед родителями. Переживаний по этому поводу хватало за всё время учёбы, но всё обошлось благополучно. Лишь одна «лишняя» четвёрка помешала получить мне «красный» диплом. Жизнь ещё долго не разлучала нас, и наши служебные карьеры шли параллельными путями. С комсомольской работы они перешли на партийную, но тесные отношения, верность и привязанность друг к другу сохранялись по-прежнему, несмотря на то, что мы, впоследствии, оказались в разных концах страны.
Со временем судьба разъединила трёх братьев. Младший остался в Сакмаре, я переехал в Сочи, а старшего направили работать на восток области, в город Ясный. Но в наших отношениях мало что изменилось. Семейный уклад и принцип старшинства всегда помогали нивелировать возникающие порой непонимания и недоразумения. Самыми радостными событиями для нас становились встречи в родительском доме. К тому же они благотворно влияли и на детей, укрепляя чувства родства и их стремление к дальнейшему общению. Но, видимо, судьба всё решает по своему. В 40-летнем возрасте остановилось сердце младшего, а через девять лет – старшего брата, которому исполнилось 65 лет.
Поехав с друзьями на охоту, он ушёл в засаду на уток и не вернулся назад. Нашли его лежащим на тропе без признаков жизни, сжимающим в правой руке ружьё. Помню, как на траурной панихиде на кладбище в Сакмаре, где брат завещал себя упокоить, его товарищ и коллега по работе Иван Саранчуков нашёл достойные слова по этому поводу: «Он умер как мужчина с оружием в руках»! Огромное стечение народа, который пришёл проводить своего земляка, товарища и одноклассника, красноречиво свидетельствовало о том, мечта родителей о возрождении высокого статуса нашей семьи в Сакмаре была осуществлена. И в этом главную роль сыграл мой старший брат, мой братка, который первый прокладывал к этому путь и вёл нас за собой.
Боль и душевные переживания вместе со словами прощания, сказанными верным и преданным другом старшего брата Николаем Исаевичем Григорьевым, словно иглы вонзились в мозг и требовали какого-то выхода. Уже в поезде, из глубин памяти начали выплывать события и эпизоды детства и молодости, наши встречи и общие работы. Часто вспоминался «Бирган» — место вверх по течению Сакмары, принадлежавшее по рассказу отца до революции татарскому купцу с таким именем, где мы втроём косили сено, а отец отбивал нам косы. Воспоминания, усиленные душевной болью и ощущением одиночества, постепенно стали складываться в рифмованные строки. Они получались в форме разговора с братьями.
Это было очень трудно выдерживать, но мысли продолжали строиться дальше до тех пор, пока окончательно не выстроились в стихотворение «Памяти братьев», в котором отразились мои переживания, тоска и любовь к ним. Было нас три брата, Марковых когда-то На земле остался я один, Да бежит Сакмара вдаль степей куда-то С давних незапамятных годин. Я приехал снова в отчий край суровый Поклониться праху двух могил. И в степи широкой, на горе высокой С братьями своими говорил. Как мы жили дружно, знали, что нам нужно, Старший был для нас отцом вторым. Верили, что братство – главное богатство, Мы в делах и мыслях сохраним. Мы вставали рано, летом у Биргана.
Каждый брат прекрасный был косец. И ходил по росам, отбивая косы, Радуясь, в душе своей отец. Всё мы сохранили, счастливы тем были, Но вмешался злой судьбины – рок. И вначале младший, а теперь и старший На горе Могильной в землю лёг!
Спите Вы спокойно, памяти достойны! Наших предков – гордых казаков, С Ермаком ходивших, ханство разгромивших, Давших верных Родине сынов! Я Вас не забуду, вечно помнить буду! Верьте, братья, Вы моим словам. И любовь святую, строгую мужскую Пока жив на свете, не предам!
Николай Марков
