Немного о нашем поселке Светлый.
Основан в 1929 году как основная база будущего зерносовхоза. Улица из саманных бараков была
построена американцами в том же году на пологом склоне пойменной возвышенности (отсюда и название «Светлый», вокруг светло, одни бескрайние степи) у реки Верхняя Каргалка, между двумя близлежащими поселениями Бруново и Кулигино. Именно жители этих сел станут основным костяком коренного населения зародившегося нового зерносовхоза.
Потихоньку потянулся народ с насиженных мест на голую возвышенность вместе с нехитрыми пожитками и многоголосыми семействами. Строились, не торопясь, основательно, садочки разводили, в пойме огороды нарезали.
Колодцы с ключевой водой оборудовали. Казаки, как всегда, ближе к реке поселились. Татары, казахи ближе к баракам землянушки возвели. Ну а те, кто с других сторон приезжал, в бараках селились. Своего рода сельская коммуналка получалась (с удобствами на улице). Запахали
ковыльную степь, сеяли зерно, убирали урожай, набирались опыта в Васильевской МТС. Свой поливной участок за рекой разбили (Казенный огород в обиходе). Во время войны 1941-1945 годов эвакуировали сюда птицефабрику, так вот и обозначилась иная судьба в дальнейшей жизни поселка, теперь уже птицесовхоза «Большевик».
Всякое было, пока цеха птицефабрики обустраивали. В основном все вручную делали. И кормили
птицу, и поили. И сутками сидели в цехах, по крышу задутыми в метельные непогоды. Одной слаженной семьей трудились бок о бок русские, мордвины бруновские, казачки кулигинские,
татары салишкинские и казахи (хозяева степи нашей), немцы саратовские (раскулаченные), украинцы и поляки.
Весело жили! Свадьбы играли. Детишек рожали. С песнями и трудились, и отдыхали. Голосистая гармошка слышна была за версту, озаряя степь своими переливами и не давая серым будням степного края утонуть в грусти и печали. Звонкие трели майских соловьев в черемушнике у реки бередили сердца парней и девчат, манили к росным травам и тихой водной глади.
Три отделения в степи было еще у птицесовхоза. Все строго на север. Татьяновка, Орловка, Петраковка, Северный. Когда тройка черных рысаков, запряженных в добротные сани, со звоном пролетала по главной улице нашего поселка и растворялась в морозной степи за рекой, знать, директор Пузаков по отделениям отправился. По отделениям народ жил особый – гордый и независимый!
Нашего брата с центральной усадьбы – Светлого – как-то с тянущей пренебрежительностью называли «базовские». Как с ними умудрялся ладить Пузаков, а потом и следующие директора, даже представить себе не могу. В Татьяновке у Ивана Петровича Пальниченко всяк сюда прибывший старался задержаться подольше (а как же, тут и салом подвяленным угостят, и чарку первака поднесут). Единственно, что иногда заставляло лишний раз оглянуться, так это «протодьяконовский» бас Трубникова Ильи: «Ооооо- оо! Опять базовские у хохла сало жрут!».
Орловские тоже не подарок были! Особо Парховецкий с Мартыновым такие слова подбирают, что иголок не надо. Так за жизнь и работу в поле, на току и в мастерских рассказывать начнут, что ежами старыми по спине катать. Ну а вот как выговорятся, тут уж добрей и гостеприимней мужиков не найдешь! Не зря к ним любил участковый Филин заглядывать.
Одним летом пришлось в Орловке новый мехток собирать. Бригаду отправили тех еще ухарей – самых хулиганистых мужиков из центральной усадьбы. Ну они у одной бабульки и повадились уток на вечерю тырить (закусь – «пища Богов»). Подалась бабулька в понедельник в райцентр в РОВД прямо к начальнику Малахову. Так, мол, и так: «Безобразие творится! Как базовские приехали, у меня утки через день пропадать стали».
Малахов дежурному приказывает вызвать участкового. И подался участковый Филин с бабулькой в Орловку выяснять за уток. Через неделю Малахов справился: «Где рапорт от участкового по краже уток?». «Так нет еще!» – отвечает дежурный. – Наверное, расследует еще».
Малахов – начальнику ГАИ Дорноступу: «Ну-ка пошли кого-нибудь в Орловку за Филиным!». Во второй половине дня Филин «слегка трезвый» протягивал лист с рапортом о расследовании о пропаже уток начальнику. Большую часть рапорта занимало описание, как мудрено путешествуют утки по деревне.
Они, оказывается, проникают наглым образом в чужие дворы. Подолгу прячутся в бурьяне за баней. С наступлением сумерек проникают на территорию зернотока с целью незаконного потребления проса, пшеницы и ячменя. И прочее, и прочее. А в самом конце рапорта сказано: «Следы уток привели к воде реки Янгиз, на самую большую и глубокую ее часть, к плотине! Отсюда вывод: они утонули!».
